Over the dark illusions

Интернет сделали. И, реально, ремонт был серьёзным, на трех этажах кабель перекладывали. Два дня возились. Но ведь пять дней-то динамили перед этим! Оказалось, мастер с золотыми руками там неправильно соединил меня с портом в ихнем коммутаторе на чердаке (то есть попросту переложил провода в джеке), и наследил так по всему району. Плоды образовательной реформы+ сокращения расходов в самой компании-провайдере.

(Равнодушно) Хотя может быть это была маленькая месть. И, как обычно, пострадали посторонние люди.

Сегодня был примерно в 800 метрах от места инаугурации (в этом слове слишком много гласных, мне кажется) во время инаугурации. Мог бы посмотреть по телевизору, но не стал -- было много работы, к сожалению от того, чтобы прослушать действо избавлен не был.
Теперь мы будем строить благополучную страну, в которой цены на газ в ближайшие 2 года будут приведены в соответствие с мировыми (иначе откуда бы браться и благополучию). Всё, товарищи и господа. Россия свой шанс использовала, но тайм-слот закончился. И теперь шанс принадлежит другим. Запад в ближайшие 20 лет будет решать кого казнить, а кого миловать. Мы в этом процессе имеем, в лучшем случае, совещательный голос и то не по всем вопросам. Такое у меня впечатление от инаугурации -- к счастью речи и предыдущего властителя и преемника отличались лаконичностью -- они понимают, что при всем при том, долго и утомительно писать людям на мозги нельзя.

В конце 80-х был мультик "Коммунальная история" он, кажется, назывался. Там старый ушлый сантехник и молодой практикант ходят по огромной коммунальной квартире, проходя между комнат через двери, являющиеся временными порталами. Он завершается фразой, сказанной старым сантехником с хитрой крестьянской интонацией: "Историю, Федя, народ творить!". Наверное, да. По крайней мере, народ реализует ее, так же как реализует гигантские стройки и освоения земель. Он участвует в войнах -- их выигрывают народы, а не вожди. Ибо вожди -- не роботы и не марсиане. Но, в последние лет 20, народ в истории не участвует. Из участи творца и, одновременно, расходного материала, участь творца у него отобрали, объявив слова о народном благе демагогией. "Благо" плавно превратилось в "благополучие". И вопрос лишь в том, насколько ожидание и действительность будут друг с другом расходиться. Может быть, это пустой страх и, на самом деле, ситуация глобально устойчива?

( По итогам того, что я услышал и прочел за этот год )

Нерожденный не умирает. Падающий из бесконечности не заметит того, как разбился о твердую поверхность. Видящему то, как мир течет перед взглядом безразлично все, что приходит и уходит. Он ощущает потерю, только когда дозволяет ему-себе услышать крик требования ощутить потерю. Его ощущения-фантазии-снова ощущения, которые сначала были похожи на зародыша в околоплодной жидкости с всегда одной температурой потом помалу выглянули наружу в ленивый прохладный воздух, и услышали голоса теней, которые говорили -- вот боль, а вот счастье, но забыли сказать про желание счастья, которые он -- одинокий принял за счастье же. Слова не пришли вовремя и часть мира -- стена, покрашенная в два разных цвета, стала одноцветной. На одной из сторон этой стены есть невидимая дверь -- это фантазия его -- одинокого, это дверь в теплый ночной воздух лета, в котором слабый ветерок шевелит зеленые-зеленые-зеленые листья, а трава не шуршит, потому что похожа на ковер. Он идет по темноте как по свету и не натыкается в темноте на деревья с острыми сучками, и только вместо травы -- ковер из опавших еловых иголок, которые колют ноги. Но вот лесок заканчивается, и трава исчезла. Это вершина холма, на котором камни выглядывают из засохшей глины. Только здесь он -- одинокий видит, что еловые ветки и сучки его исцарапали. Но -- только на мгновение, нет мысли и жжение исчезает. Перед ним, внизу до самого горизонта -- равнина, на котором перелески и озера. Нет света и нет луны. Только звезды отражаются в ближнем из серых водных зеркал. Вниз -- только прыжком. Но спуск оказывается пологим и заканчивается после прыжков скатывания на боку, еще царапинами и вывихнутой ногой...
Здесь, внизу все мрачнее и грязнее. Здесь много старого железобетона, он крошится и из него торчит арматура. Ему -- одинокому приходится, борясь с вывихнутой ногой, стараться не распороть ее об осколки бутылок и арматурины. Это похоже на заброшенный склад или завод. Здесь нет ничего кроме сгнивших ящиков и кусков упаковочного картона и куч гальки и песка. Когда-то эти бесконечные стены были белыми, теперь у них нет цвета, а звезды светят слишком слабо, чтобы выразиться яснее. Но вот,за последней стеной странная получернота наполняется отблесками. Они серые, серо-белые, желтые, красновато-желтые. Это костер. Только теперь он, одинокий понимает, что ночь холодна и звезды так кристально ярки потому что уже сентябрь. И здесь впервые сначала ему -- одинокому хочется остановиться, несмотря на подступивший холод. Он боится тех, кто стоит за пламенем -- костер оказался большим, он ширится и растет по мере приближения. И только ощутив лицом жар, он -- одинокий понемногу начинает покиадть холодную темноту. У костра никого нет. Нет, у костра сидят люди, которых он одинокий знал и видел много лет назад. Один из них уже мертв, двое других растворились в Мире и для него -- одинокого стали несущественными-несуществующими. Он разговаривает с ними, так как будто вернулся, сбегав пообедать -- нет ни слов приветствия, ни ощущения встречи, ни удивления. Разговор о рыбалке длится и длится, переходит на обсуждение тенниса, потом про машины, но он -- одинокий больше слушает, чем говорит. Раньше слова связывали его с миром света, но здесь в темноте они просто нанизываются на время так же, как сухой песок, которым начинает хлестать по ногам холодный сентябрьский ветер, несущий запах воды...

Россия умирает. Она становится гнилой и коррумпированной. Я не знаю к чему это все придет, но, похоже, ни к чему хорошему. Впрочем наплевать, т.к. лет 30-40 она еще продержится, а я вряд ли проживу больше.